Mongo Santamaria — жизнь живой легенды

Когда трек Watermelon Man выбрался на вершины поп-чартов в апреле 1963, Mongo был принят в группу джазовых музыкантов, которым совсем не нужно было упрощать свою музыку. Ну а тот факт, что в Watermelon Man звучит жесткий афро-кубинский грув, придал только больше шарма и интриги и песне, и автору.

«Эта песня получилась абсолютно случайно», рассказывает Santamaria, сидя в своем доме в Маями на «полупенсии». «Мы просто должны были выступать в Нью Йорке, и мой пианист (молодой шкет Chick Corea) просто не пришел. Один из моих музыкантов привел тогда Herbie Hancock’а». Yancock начал играть блюз, основываясь на вздохах и причитаниях афро-американских уличных торговцев, которые он помнил еще с детства. «В клубе было не очень много людей, и по этому мы гоняли одну из песен Hancock’а снова и снова». На следующий концерт группы собрался уже полный зал, и они просто балдели по этой мелодии. «Все просили нас сыграть ее еще и еще. Менеджер предложил записать ее, пророча ей звание хита».

Watermelon Man вышел на вершины чартов спустя два месяца, заняв десятое место. Его успех привел к выступлениям в Лас Вегасе и городах центральной Америки, где ни джаз, ни черных особо не любили. «Кубинская музыка — она во мне. Я могу понять, почему некоторые молодые люди коммерцилизируют ее, и пытаются собрать как можно больше фанатов, но это не мой путь. Мне нравится барабанить по старому, как я уже привык. Национальные ритмы, которые я услышал на Кубе, будучи еще ребенком, до сих пор звучат у меня в голове».

Ram?n “Mongo” Santamar?a – “Mongo” кубинский слэнг, обозначающий Ramon –родился в Jesus Maria, черном квартале Гаваны, в 1922. Santamaria рассказывает, что Frank “Machito” Grillo родился и вырос здесь-же, но на тот момент он уже уехал на поиски славы в Нью Йорк. «Мой отец был строителем, строил дома, а так же был плотником, электриком, водопроводчиком. Моя мама сидела дома со мной, и моими братом и сестрой.

Santamaria вырос в окружении музыки, и скоро привязался к звуку барабана. «Мне было около восьми лет, когда я впервые захотел сыграть на нем. А научиться в тот момент можно было только наблюдая за тем, как играют старшие. Если они видели, что ты настроен серьезно — они позволяли тебе сесть за один из своих барабанов. В конечном счете, ты мог играть с ними, а они учили тебя».

Когда Santamaria сказал отцу, что хочет быть барабанщиком, вмешалась его мать. «Моя мама думала, что музыка может быть только классической, и поэтому хотела, что бы я играл на скрипке, но это не сработало. Я был ритмом, а не скрипкой».

Однажды отец мальчика увидел на стене объявление, и купил сыну установку. «У меня были бонги, конги, тимбале. Я хотел играть на всех них, а инструменты тогда стоили не дешево». У Santamaria был громадный музыкальный аппетит. Он играл в уличных группах, на танцах, и вообще везде, где мог развивать свое чувство ритма.

В семнадцать лет он бросил школу и начал работать почтальоном (C?ndido Camero, его друг, который стал знаменитым конго-перкуссионистом, помогал ему развозить почту, что бы не опаздывать на репетиции). После рабочего дня, Santamaria хватал свои барабаны и бежал на репетицию или на концерт в Тропикану или Санс Суси. «Я спал очень мало, но я хотел быть лучшим, а когда ты молод, ты еще можешь себе позволить тратить энергию и силы на подобные амбиции. К тому же, Господь меня наградил талантом. Я знал много ребят, которые хотели играть музыку и кормиться ею, но у них не было такой возможности».

Однажды Santamaria работал с Pablito и Lilon — семейной парой танцоров. в 1948 они решили попытать счастья в Мехико и попросили Mongo поехать с ними. Когда их задумка в Мехико увенчалась неудачей — они направились в Нью Йорк. «Там были какие то проблемы то ли с продажей билетов, то ли с менеджером, и вскоре нам пришлось вернуться обратно на Кубу». Однако город большого яблока произвел на Mongo колоссальное впечатление. «Machito уже успешно выступал там, а Chano [Pozo] был знаменит тем, что играл вместе с Dizzy Gillespie. Я хотел, что бы люди узнали и мою музыку, и я копил деньги. До режима Кастро выехать с Кубы было легко, поэтому в 1950 у меня появилась возможность вернуться».

В начале пятидесятых в Нью Йорке начался бум кубинской музыки. «Я приехал сюда с моим другом Armando Peraza, еще одним хорошим барабанщиком. В Нью Йорке было очень много кубинцев, и мы помогали друг другу, так что проблем с поиском работы особо не было». Первый концерт Santamari’и в Нью Йорке был с флейтистом Gilberto Vald?s, который собрал первую в истории штатом чарангу (чаранга — оркестр национальной кубинской музыки). К сожалению, долго его группа не прожила, но к тому времени в Америку приехал Prez Prado. «Я был знаком с ним на Кубе, и в Мехико я тоже работал с ним. Он уже был знаменит на тот момент, и хотел собрать группу в Нью Йорке».

Звучание Santamari’и — живое, ритмичное, динамичное — было важным элементом в плане Prado. после прослушивание Mongo был приглашен в группу. Он занял место конгиста в ритм секции коллектива, дополняя своими ритмами бонги Manny Oquendo и тимбале Tito Puente. В перерывах между концертами и репетициями, Santamaria находил время, что бы записываться с Noro Morales, Jos? Curbelo и Ren? Touzet. Так же он не забывал и о собственной сольной карьере. Его первое сольное произведение — альбом Chango, был записан в Штатах и представлял из себя перкуссионные треки в афро-кубинском стиле.

«Я хотел что бы что то звучало, будто бы попало сюда прямо с Кубы», рассказывает santamaria. Я позвал Patato (Carlos “Patato” Vald?s был одним из первых кубинцев в Нью Йорке. Его таланты как конгиста были заявлены в таких группах Mario Bauza, Dizzy Gillespie и других), Willie Bobo (тимбалиста из Нью Йорки и по совместительству близкого друга), Silvestre M?ndez и еще кое кого. Мы играли традиционные Кубинские песни и некоторые наши новые композиции».

В 1957 карьера Santamari’и вдруг неожиданно крутанулась, когда Cal Tjader, ведущая фигура Калифорнийской латинско-джазовой сцены, приехал в Нью Йорк, что бы записать аранжировку для своего альбома «Ritmo Caliente!». Santamaria участвовал в записи трех песен из этого альбома, но одна из них стала трамплином для него и Bobo — Monograma. Это была одна из первых записей, которые впоследствии вывели Santamari’ю с его звучанием, на сцену мейнстримного джаза. «Я обыгрываю звучание бас-барабана, что бы добиться более глубокого звука. Мне кажется, я могу контролировать звук барабана. Иногда я настраиваю свои барабаны, но обычно ориентируюсь на слух. Главное — чувствовать».

Талант Santamari’и произвел такое сильное впечатление на Tjader’a, что тот пригласил его и Bobo присоединиться к его группе на постоянной основе. «В Калифорнии на концерты приходили люди всех мастей: черные, белые, китайцы. Всем хотелось нас услышать». Mongo провел с Tjader’ом только три года, но получил незаменимый опыт за это время, собственный контракт на запись от Fantasy Records и создал Afro Blue — самый незыблемый стандарт джазовой музыки за последние 40 лет. «Я не знаю, как писать музыку. Однако, когда я чувствуешь композицию, такое случается. Иногда барабаны просто говорят со мной. Пока я работал с Cal Tjader’ом, я научился слышать мелодику ритма и экспериментировать с ней, поэтому я пошел к пианисту Lonnie Hewitt и напел ему ноты, которые он сыграл и записал».

Afro Blue впервые был сыгран на концерте Tjader’a на берегу моря. Тогда еще проводилась живая запись концерта в рамках монтрейского джазового фестиваля 1959 года. Эта песня стала настолько популярной даже на радио, что лейбл решил выпустить ее как сингл. Santamaria просто вернулся к ритмам своей молодости. трек Yambu стал еще одним взрывом чистой афро-кубинской музыкальной традиции, теперь при участии Modesto Duran и Francisco Aguabella, чьи знания традиционных ритмов румбы подняли трек на новые высоты.

“Francisco из Мантанзас, а я из Гаваны, так что подход у нас был разный, но мы хорошо сработались, и мне кажется, отлично поработали. В этом альбоме я хотел запечатлеть то, что я слышал, когда был молодым. То чувство восхищения, которое я испытал, когда впервые услышал кубинскую национальную музыку. Я уже стал в какой то мере успешен, так что я хотел почтить то, с чего я начинал. Я хотел сделать альбом просто для себя, а не ради денег».

Следующим шагом Santamari’и была поездка на Кубу, что бы встретиться с семьей и друзьями, и записаться с некоторыми кубинскими музыкантами. Выступления в Гаване просто взорвали все представление о чаранге, из-за добавления туда бонгов и труб, а так же клавишных партий. «Люди в Америке были бы в шоке от подобных экспериментов с уже по сути «сакральными» стилями. Однако у нас на Кубе подобное происходит чуть ли не каждый день. Музыке нужно развиваться, что бы выжить».

В начале шестидесятых годов популярность латинской музыки начала спадать, уступая пальму первенства рок-н-роллу, из-за того, что ради практически полностью вытеснило живые выступления, и оказалось охвачено поп-мейнстримом. Что бы денюжки и дальше текли в карманы, многие кубинские музыканты начали собирать чаранги, в которых уже звучали скрипки, флейты и перкуссия, и которые играли что то на подобии свинга. Чаранга Santamari’и называлась La Sabrosa, и ее особенностью были партии трубы, на которой играл бразилец. Jo?o Donato, который привнес в музыку элементы самбы. «Я всегда слушал много самой разнообразной музыки», говорит Santamaria. «Когда я слышу музыку, которая звучит так, как мне нравится — я начинаю ее использовать».

Через два года Santamaria распустил La Sabrosa и собрал новую латин-джазовоую группу. На этот раз Chick Corea играл на пианино, а Pat Patrick, выпускник Sun Ra Arkestra, на флейте и саксофоне. Это была та самая группа, которая вывела песню Watermelon Man на вершины чартов, и впервые познакомила Северную Америку с аутентичными кубинскими ритмами. Так же эта группа познакомила публику с La Lupe, певицей, знаменитой своим забавным и ярким поведением на сцене, а так же своим великолепным голосом. Когда песня на самом деле нравилась ей, она могла выдавать невозможное своим голосом, и при этом кататься, по полу, рвать на себе одежду, прыгать, кувыркаться или вытворять еще что нибудь подобное. «Она была великолепной певицей. Ее поведение не было игрой, она на самом деле была дикой женщиной. Жаль, что пела она с нами не долго».

В середине шестидесятых Santamaria подписал контракт с Columbia Records, и пока другие группы еле сводили концы с концами, смесь латино, джаза и соула, впервые продемонстрированная людям именно Mongo, все еще оставалась популярной. Восемь его альбомов вошли в топ-200 по версии Billboard, в том числе и El Bravo! — еще ода кладезь великолепных кубинских ритмов. С годами Santamaria так и оставался музыкальным пионером, даже когда этого термина еще не существовало. В альбоме Manila он смешал бразильские и кубинские ритмы, в альбоме Mrtrngur Changa вернулся назад и смешал меренгу и самбу, а в El Toro использовал фольклорные венесуэльские мелодии — joropo.

«когда я рос на Кубе, мы знали всю музыку из Южной Африки. Вся национальная музыка чем-то похожа, и если она тебе нравится — ты хочешь ее играть. Сегодня у людей есть возможность оглядываться назад, слушать самую разнообразную музыку и наслаждаться ею. Национальная музыка не стареет. Celia Cruz она до сих пор поет так же, как в пятидесятых, и до сих про хорошо звучит. Сегодня люди наконец то начали ценить сокровище, которое существует на Кубе».

Двадцать лет Santmaria переходил с лейбла на лейбл, следуя за своей музой, и всегда он хотел записываться именно так, как ему хотелось. Последнее время он живет в Маями со своей женой, детьми и сестрой. «У меня до сих пор есть дом в Нью Йорке, и я до сих пор работаю. Например недавно я выступил в Карнеги Холле вместе с Tito Puente и Pancho Sanches в рамках фестиваля Three Generations of Cuban Music. Однако Mongo слегка настороженно относится к двухдисковому ретроспективному (документальному) изданию «Skin to Skin» которое было недавно анонсировано. «Я люблю делать музыку, играть музыку, но я не люблю говорить о музыке».

 

Реклама